Революция совершается фанатиками. 

Любая. 

Человек, фанатично верующий в превосходство своего рецепта шоколадного батончика – в какой-то мере революционер. Потому что спит и видит, как его детище марширует тяжелыми сапогами по ребрам остальных производителей. Что уж говорить о литераторах. Тщеславных, суетных, жестоких. И совершенно беззащитных в своей жестокости. Сколько лиц каждую ночь трафаретит подушку мечтами!

С настоящими девочками все проще. Их движение к славе продиктовано желанием нравиться. А вот мальчики…

Интересно, о чем думал литератор Джугашвили, наблюдая живую реку своих поклонников? Или журналист Муссолини.

Или еще какой деятель европейского искусства. 

Стало быть, власть. Власть и уверенность. Возможно, памятник в Рязани или домик в Коломне, но основное – все-таки власть. Над ушами и душами. А искусство – единственно легальный лифт из мира акционных распродаж в мир ухоженных парковок и завораживающих интервью. 

Зачастую что-то идет не так.  

Гоголь сжигает увесистый томик, агент ФБР убивает без причины свидетеля, а литератор осознает, что большая слава вместе с большей свободой идут в неправильном направлении. Его рукописи покрываются виртуальной пылью в почтовых ящиках издательств. Его женщины выходят замуж. Его поклонники начинают подрабатывать продавцами в винных магазинах. И он – сильный, жестокий, талантливый – начитает заблуждаться. Харьков – Москва – Нью-Йорк. Гори – Тифлис – Москва. Какая разница! 

Самые злые, самые требовательные.

Самые опасные.

Поэтому общество и стремиться их размолоть. Потому что инстинкт, потому что чувствует – или я, общество, с моими бетонными заводами, силиконовыми протезами и узаконенной любовью, или они, эти провинциальные мальчики, родившиеся в темную эпоху.